...Это ведь не шутка, - выйти на последний бой! Даже после обычного сражения, тебя обычно трясет и корчит еще какое-то время. Книги, в которых герой всех-всех-всех победил, а потом спокойненько пошел петь романсы под балконом возлюбленной или праздновать с друзьями, - либо написаны про какого-то редкостного социопата, либо чистое вранье.
...Как-то раз, еще в Той жизни, я помнится чуть было под машину не попал. Разминулись мы каким-то чудом, буквально в миллиметрах друг от друга. Меня после этого наверное еще с час трясло, а потом мне еще этот, несущийся на меня капот Волги, и обалдевшие глаза ее водителя по ночам снились, я от визга шин вздрагивал и к дороге лишний раз подойти боялся.
...А когда приходится идти в бой, зная что каждое мгновение может стать для тебя последним. А чтобы не стало, - ты должен сам забирать чужие жизни.... И ты идешь, и ты забираешь. И тебя трясет то от ярости, то от страха, мозг переключается в режим работы дикого зверя и ты рвешь и кромсаешь вопя от ужаса и восторга, опьянев от запахов крови и переизбытка адреналина в крови, не соображая что делаешь. ...Даже само неизменное Время в такие моменты рвется на скрученные и измятые куски, - иные краткие секунды протекают долго и мучительно, а потом целые куски твоей жизни пролетают мгновенно, так и не отложившись в памяти....
..И не рассказывайте мне что кому-то не бывает страшно. Страх в глазах я видел даже у Лга*нхи, а уж отморозка похлеще его, мне видеть не приходилось. ...Тогда, после боя с Анаксаем, - он конечно пытался не подавать виду, но я его раны зашивал и перебинтовывал, так что нервную дрожь в теле и страх в глазах разглядел. Он ведь тоже не железный и тоже жить хочет, как и все мы.
После такого, уже не до романсов и не до веселых пирушек. - БухАют после такого вояки по страшному только чтобы забыться, натужным весельем лишний раз пытаясь убедить себя что остались живы. А подвернувшейся в такие моменты под руку бабе, - на романсы лучше не рассчитывать.
Но в тех боях есть хотя бы шанс выжить, и эта маленькая надежда, спрятавшись под спудом всей этой дикой жути, все-таки удерживает твой разум на тонкой ниточке, не давая ему навечно удрать из взбесившегося тела
А в той заварухе, что только что была у меня, - шансов выжить не было никаких. И я это четко знал, потому что странствия с Лга*нхи меня уже научили видеть реальность. И я точно помню, что когда дрался с аиотееком, голова моя была холодна и спокойна, как у человека уже перешедшего Кромку, и лишь пытающегося взять за свою жизнь цену подороже.
...Сегодня я должен был умереть, и даже мой божок помогающий дуракам, был тут бессилен. Однако вот, - выжил. Но особой радости по этому поводу пока еще не чувствовал. Видно мой организм, уже уверенно настроившийся на смерть, пока еще этого не осознал и пребывал в каком-то тумане.
Так что я тупил, пока меня выгоняли из рощи, и гнали куда-то по степи. Тупил и когда мы встретили остальной отряд, и меня определи под надзор одной из оикия. А потом шагал еще почти полдня по степи, даже тупо не пытаясь понять в какую сторону идем.
И лишь когда отряд подошел к небольшой речушке и начал ставить лагерь, - дикая жажда смогла достучаться до моего сознания, - и я полез в воду, и хлебал ее как один знакомый мне верблюд.
Потом меня смогли наконец выгнать из воды, и пинками погнали на работы. Понятно. - Пленный ты там или нет, - а свою миску баланды отрабатывать должен! Так что изволь подключаться к процессу, и делать все что тебе приказывают. ...Ну я и делал, не пытаясь особо рыпаться, за что и получил плошку с кашей. (вполне кстати приличной на вкус).
...А после ужина, меня потащили на новый допрос. Поставили возле костра, вокруг которого расположились чуть больше десятка аиотееков, судя по богатым одеждам и наглым мордам, - все сплошь оуоо. В качестве переводчиков позвали ребят видом попроще, - оикия.
Все они по очереди старались меня разговорить.... А я прислушивался, и пытался собрать побольше информации, пытаясь понять, - кто же они такие, - мои новые приятели? Парочка языков была мне совсем неведома и больше походила на язык самих аиотееков, чем на знакомые мне версии языка степняков, горцев и прибрежников. Да и люди их задававшие, - были черноволосыми и коренастыми, вроде самих аиотееков. - Следовательно, - верблюжатники не единый народ, а некое сборище народов вроде моих ирокезов.
Потом уже пошли куда более знакомые версии языка прибрежников. Их я понимал нормально, но для того чтобы не показать вида, - напевал мысленно разные песенки стараясь выбирать те, в которых слов почти не помню, или повторял таблицу умножения. Шаман я в конце-то концов, или нет?
Наконец в качестве переводчика, вызвали типичного степняка. Хотя по логике, видя мою шрамированную морду, с него-то и надо было начинать. ...Впрочем, - я не критикую.
К тому времени я уже принял решение что надо идти на контакт со своими поработителями и душителями свободы, потому как смысла изображать из себя партизана больше не видел.
- Да. Я понимать.... Плохо говорить. Но понимать. Видеть таких как ты раньше.... Мы меняться с ними..., облигациями госзайма и конфетными фантиками. ...На каком языке сейчас говорил? - Глупый вопрос, - конечно же на языке людей! ...А как называется мой народ...? (Чуть было не ляпнул "ирокезы", но потом проведя по нашлепке по темечку, внезапно обрел вдохновение.). - Мы великое племя хохлов! Мы на всей земле единственные настоящие люди, а все остальные нет. Мы придумали ходить на двух ногах, носить одежду и дышать воздухом. Наш первопредок Великий Укр спустился прямо с неба, с трезубцем в одной руке и шматком сала в другой. Разбил подвернувшийся под ноги трипольский горшок, и из его обломков создал великий народ хохлов.